Максим Соколов и его максимы русской журналистики

…День тогда был точно не зимний, а летний, новости принято было узнавать из прессы, саму же прессу приходилось покупать в газетных киосках. Самой звонкой и модной газетой был «Коммерсант». Чтобы купить «Ъ», нужно было либо очень рано встать, либо вступить с киоскером в сговор и попросить его отложить экземпляр газеты. Киоскер был понимающим и тоже читавшим «Коммерсант», поэтому делился со мной по-братски уже прочитанным номером.У нас совпадали не только политические симпатии — «Коммерсант» тогда создавал новую российскую буржуазную реальность, — но и творческие предпочтения.«Хорошо пишет этот Соколов, сразу видно — образованный парень», — говорил мне киоскер, которому я протягивала деньги и на всякий случай пирожок, чтобы он поел. «Да-а-а», — тянула я со значением, чтобы, схватив «Ъ», немедленно распахнуть номер, где на третьей (если считать с передовицей) полосе, по правому краю публиковались авторские колонки. Взгляд, точка зрения, мнение, позиция.Жизнь нам всем казалось вечной. И все у нас тогда было впереди.Максим Соколов, чья фотография (густая челка — так никто не причесывался, окладистая борода — тогда мощная мужская растительность на лице выглядела настоящей фрондой, круглые очечки — ну чисто разночинец, учитель словесности в какой-то гимназии) по сложившейся традиции размещалась рядом с заголовком заметки, стал властителем дум очень быстро.Темы его заметок были разные, изложение почти всегда — хлестким, резким и с хорошей дозой иронии. К такому тону тогда мы были непривычны. Мы понимали про пафос, про ярость, про гнев, про обвинения. Твердая, но доброжелательная манера изложения, с изрядной долей мудрого сарказма, ощущалась очень необычно. Знакомое и известное любят редко. Притягивает то, что отличается.Максим Соколов формировал этой своей необычностью мое (точнее, наше) отношение к действительности. Я, то есть мы, учились понимать, что мир сложнее историй, что о нем рассказывают, что жизнь берет в оборот в момент, когда ты этого меньше всего ожидаешь, но ни первое и ни второе не могут быть предлогами для слабины или отказа от реальности. Он незаметно, постепенно, но очень настойчиво втягивал нас, своих читателей (к определенному моменту ставших уже почитателями), с помощью своих текстов в большой исторический русский контекст. Туда, где у нас уходила наша вечная тревога о завтрашнем дне, потому что он, Максим Соколов, показывал нам, что есть куда как более важные ценности. И это соотношение масштабов действовало лучше любой психотерапии.Словесность и уважение к таланту этой словесностью пользоваться, излагая мысли и идеи, в России и для России, самой, наверное, литературоцентричной нации, ценность абсолютно фундаментальная.Отсюда и феномен Максима Юрьевича — нам ужасно нравилось, как он нас поднимает с помощью сугубо культурных аллюзий на немыслимую для нас же самих высоту. Взять и процитировать Фауста в газетной заметке «Как ни нелепо наше сусло бродит, в конце концов является вино», в стране, измученной эпохой лихих перемен, — признак не столько фронды, сколько настоящей интеллектуальной отваги. А та самая фотография рядом с заголовком — свидетельство, что и за этот шаг автор готов был отвечать.Коллеги Максима, вне зависимости от занимаемых сейчас — да и тогда тоже — должностей, сказали о нем вот что.Гендиректор медиагруппы «Россия сегодня» Дмитрий Киселев: «Исключительный человек, высочайшей культуры, исключительного литературного дара, изысканного чувства юмора, искренней любви к России. Он задавал очень высокую планку для своих коллег, был всегда явным лидером по таланту, глубине и форме. Для нас это большая потеря, невосполнимая утрата. Нам будет его не хватать».Публицист, писатель, общественный деятель Егор Холмогоров: «Какой тяжелый день. Иногда дружили, иногда спорили и ругались. Факт в том, что Максим Соколов был золотым пером России и ее нелицемерным патриотом. Царствие небесное и светлая память».В предпоследний день уходящего года Максима Соколова не стало. Он скончался на 65-м году жизни.Остались не только две даты — рождения и смерти — с прочерком между ними. Остались его максимы — в профессии и в жизни. А еще — романтическое и возвышенное отношение к России.Прощай, Максим, и спасибо, что учил мудрости принимать жизнь — как она есть, с потерями и уходами.Но все равно как же жалко и как ужасно, что заметок твоих больше не будет… Никогда…